Это не дословный перевод, а книга на двух языках, вышедшие бок о бок. Вы можете прочитать его на русском, английском или на обоих языках.
This is not a word-by-word translation but the books in the two languages put side by side. You can read it in Russian, in English or both.
ВОЙНА И МИР – Лев Толстой
| ВОЙНА И МИР – Лев Толстой | War and Peace, by Leo Tolstoy |
| < < < | > > > |
| — Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous préviens que si vous ne me dites pas que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j’y crois) — je ne vous connais plus, vous n’êtes plus mon ami, vous n’êtes plus мой верный раб, comme vous dites 1. Ну, здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur 2, садитесь и рассказывайте. | “Well, Prince, so Genoa and Lucca are now just family estates of the Buonapartes. But I warn you, if you don’t tell me that this means war, if you still try to defend the infamies and horrors perpetrated by that Antichrist – I really believe he is Antichrist – I will have nothing more to do with you and you are no longer my friend, no longer my ‘faithful slave,’ as you call yourself! But how do you do? I see I have frightened you – sit down and tell me alle the news.” |
| Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла несколько дней, у нее был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими). | It was in July, 1805, and the speaker was the well-known Anna Pavlovna Scherer, maid of honor and favorite of the Empress Marya Fedorovna. With these words she greeted Prince Vasili Kuragin, a man of high rank and importance, who was the first to arrive at her reception. Anna Pavlovna had had a cough for some days. She was, as she said, suffering from la grippe; grippe being then a new word in St. Petersburg, used only by the elite. |
| В записочках, разосланных утром с красным лакеем, было написано без различия во всех: | All her invitations without exception, written in French, and delivered by a scarlet-liveried footman that morning, ran as follows: |
| «Si vous n’avez rien de mieux à faire, Monsieur le comte (или mon prince), et si la perspective de passer la soirée chez une pauvre malade ne vous effraye pas trop, je serai charmée de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures. Annette Scherer» 3. | “If you have nothing better to do, Count [or Prince], and if the prospect of spending an evening with a poor invalid is not too terrible, I shall be very charmed to see you tonight between 7 and 10 – Annette Scherer.” |
| — Dieu, quelle virulente sortie! 4 — отвечал, нисколько не смутясь такою встречей, вошедший князь, в придворном, шитом мундире, в чулках, башмаках и звездах, с светлым выражением плоского лица. | “Heavens! what a virulent attack!” replied the prince, not in the least disconcerted by this reception. He had just entered, wearing an embroidered court uniform, knee breeches, and shoes, and had stars on his breast and a serene expression on his flat face. |
| Он говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды, и с теми, тихими, покровительственнымиe интонациями, которые свойственны состаревшемуся в свете и при дворе значительному человеку. Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване. | He spoke in that refined French in which our grandfathers not only spoke but thought, and with the gentle, patronizing intonation natural to a man of importance who had grown old in society and at court. He went up to Anna Pavlovna, kissed her hand, presenting to her his bald, scented, and shining head, and complacently seated himself on the sofa. |
| — Avant tout dites-moi, comment vous allez, chère amie? 5 Успокойте меня, — сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из-за приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
Akirill.com | “First of all, dear friend, tell me how you are. Set your friend’s mind at rest,” said he without altering his tone, beneath the politeness and affected sympathy of which indifference and even irony could be discerned. |
| — Как можно быть здоровой… когда нравственно страдаешь? Разве можно, имея чувство, оставаться спокойною в наше время? — сказала Анна Павловна. — Вы весь вечер у меня, надеюсь? | “Can one be well while suffering morally? Can one be calm in times like these if one has any feeling?” said Anna Pavlovna. “You are staying the whole evening, I hope?” |
| — А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показатьсяe там, — сказал князь. — Дочь заедет за мной и повезет меня. | “And the fete at the English ambassador’s? Today is Wednesday. I must put in an appearance there,” said the prince. “My daughter is coming for me to take me there.” |
| — Я думала, что нынешний праздник отменен, Je vous avoue que toutes ces fêtes et tous ces feux d’artifice commencent à devenir insipides 6. | “I thought today’s fete had been canceled. I confess all these festivities and fireworks are becoming wearisome.” |
| — Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, — сказал князь по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили. | “If they had known that you wished it, the entertainment would have been put off,” said the prince, who, like a wound-up clock, by force of habit said things he did not even wish to be believed. |
| — Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu’a-t-on décidé par rapport à la dépêche de Novosilzoff? Vous savez tout 7. | “Don’t tease! Well, and what has been decided about Novosiltsev’s dispatch? You know everything.” |
| — Как вам сказать? — сказал князь холодным, скучающим тоном. — Qu’a-t-on décidé? On a décidé que Buonaparte a brûlé ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de brûler les nôtres 8. | “What can one say about it?” replied the prince in a cold, listless tone. “What has been decided? They have decided that Buonaparte has burnt his boats, and I believe that we are ready to burn ours.” |
| Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов. | Prince Vasili always spoke languidly, like an actor repeating a stale part. Anna Pavlovna Scherer on the contrary, despite her forty years, overflowed with animation and impulsiveness. |
| Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться. | To be an enthusiast had become her social vocation and, sometimes even when she did not feel like it, she became enthusiastic in order not to disappoint the expectations of those who knew her. The subdued smile which, though it did not suit her faded features, always played round her lips expressed, as in a spoiled child, a continual consciousness of her charming defect, which she neither wished, nor could, nor considered it necessary, toe correct. |
| В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась. | In the midst of a conversation on political matters Anna Pavlovna burst out: |
| — Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника. На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?.. Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцеву? Ничего. Они не поняли, они не могли понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и все хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уже объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralité prussienne, ce n’est qu’un piège 9. Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!.. | “Oh, don’t speak to me of Austria. Perhaps I don’t understand things, but Austria never has wished, and does not wish, for war. She is betraying us! Russia alone must save Europe. Our gracious sovereign recognizes his high vocation and will be true to it. That is the one thing I have faith in! Our good and wonderful sovereign has to perform the noblest role on earth, and he is so virtuous and noble that God will not forsake him. He will fulfill his vocation and crush the hydra of revolution, which has become more terrible than ever in the person of this murderer and villain! We alone must avenge the blood of the just one…. Whom, I ask you, can we rely on?… England with her commercial spirit will not and cannot understand the Emperor Alexander’s loftiness of soul. She has refused to evacuate Malta. She wanted to find, and still seeks, some secret motive in our actions. What answer did Novosiltsev get? None. The English have not understood and cannot understand the self-abnegation of our Emperor who wants nothing for himself, but only desires the good of mankind. And what have they promised? Nothing! And what little they have promised they will not perform! Prussia has always declared that Buonaparte is invincible, and that all Europe is powerless before him…. And I don’t believe a word that Hardenburg says, or Haugwitz either. This famous Prussian neutrality is just a trap. I have faith only in God and the lofty destiny of our adored monarch. He will save Europe!” |
| — Она вдруг остановилась с улыбкой насмешки над своею горячностью. | She suddenly paused, smiling at her own impetuosity. |
| — Я думаю, — сказал князь, улыбаясь, — что, ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю? | “I think,” said the prince with a smile, “that if you had been sent instead of our dear Wintzingerode you would have captured the King of Prussia’s consent by assault. You are so eloquent. Will you give me a cup of tea?” |
| — Сейчас. A propos, — прибавила она, опять успокоиваясь, — нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de Mortemart, il est allié aux Montmorency par les Rohans 10, одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l’abbé Morio; 11 вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете? | “In a moment. A propos,” she added, becoming calm again, “I am expecting two very interesting men tonight, le Vicomte de Mortemart, who is connected with the Montmorencys through the Rohans, one ofe the best French families. He is one of the genuine emigres, the good ones. And also the Abbe Morio. Do you know that profound thinker? He has been received by the Emperor. Had you heard?” |
| — А! Я очень рад буду, — сказал князь. — Скажите, — прибавил он, как будто только что вспомнив что-то и особенно-небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главной целью его посещения, — правда, что l’impératrice-mère 12 желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C’est un pauvre sire, ce baron, à ce qu’il paraît 13. | “I shall be delighted to meet them,” said the prince. “But tell me,” he added with studied carelessness as if it had only just occurred to him, though the question he was about to ask was the chief motive of his visit, “is it true that the Dowager Empress wants Baron Funke to be appointed first secretary at Vienna? The baron by all accounts is a poor creature.” |
| — Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону. | Prince Vasili wished to obtain this post for his son, but others were trying through the Dowager Empress Marya Fedorovna to secure it for the baron. |
| Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице. | Anna Pavlovna almost closed her eyes to indicate that neither she nor anyone else had a right to criticize what the Empress desired or was pleased with. |
| — Monsieur le baron de Funke a été recommandé à l’impératrice-mère par sa soeur 14, — только сказала она грустным, сухим тоном. В то время как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d’estime 15, и опять взгляд ее подернулся грустью. | “Baron Funke has been recommended to the Dowager Empress by her sister,” was all she said, in a dry and mournful tone. As she named the Empress, Anna Pavlovna’s face suddenly assumed an expression of profound and sincere devotion and respect mingled with sadness, and this occurred every time she mentioned her illustrious patroness. She added that Her Majesty had deigned to show Baron Funke beaucoup d’estime, and again her face clouded over with sadness. |
| Князь равнодушно замолк, Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелкануть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его. | The prince was silent and looked indifferent. But, with the womanly and courtierlike quickness and tact habitual to her, Anna Pavlovna wished both to rebuke him (for daring to speak he had done of a man recommended to the Empress) and at the same time to console him, so she said: |
| — Mais à propos de votre famille, — сказала она, — знаете ли, что ваша дочь, с тех пор как выезжает, fait les délices de tout le monde. On la trouve belle comme le jour 16. | “Now about your family. Do you know that since your daughter came out everyone has been enraptured by her? They say she is amazingly beautiful.” |
| Князь наклонился в знак уважения и признательности. | The prince bowed to signify his respect and gratitude. |
| — Я часто думаю, — продолжала Анна Павловна после минутного молчания, придвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, — я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам дала судьба таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашегоe меньшого, я его не люблю, — вставила она безапелляционно, приподняв брови), — таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не сто́ите. | “I often think,” she continued after a short pause, drawing nearer to the prince and smiling amiably at him as if to show that political and social topics were ended and the time had come for intimate conversation – “I often think how unfairly sometimes the joys of life are distributed. Why has fate given you two such splendid children? I don’t speak of Anatole, your youngest. I don’t like him,” she added in a tone admitting of no rejoinder and raising her eyebrows. “Two such charming children. And really you appreciate them less than anyone, and so you don’t deserve to have them.” |
| И она улыбнулась своею восторженной улыбкой. | And she smiled her ecstatic smile. |
| — Que voulez-vous? Lafater aurait dit que je n’ai pas la bosse de la paternité 17, — сказал князь. | “I can’t help it,” said the prince. “Lavater would have said I lack the bump of paternity.” |
| — Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас… | “Don’t joke; I mean to have a serious talk with you. Do you know I am dissatisfied with your younger son? Between ourselves” (and her face assumed its melancholy expression), “he was mentioned at Her Majesty’s and you were pitied….” |
| Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился. | The prince answered nothing, but she looked at him significantly, awaiting a reply. He frowned. |
| — Что ж мне делать? — сказал он наконец. — Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbéciles 18. Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль — беспокойный. Вот одно различие, — сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что-то неожиданно-грубое и неприятное. | “What would you have me do?” he said at last. “You know I did all a father could for their education, and they have both turned out fools. Hippolyte is at least a quiet fool, but Anatole is an active one. That is the only difference between them.” He said this smiling in a way more natural and animated than usual, so that the wrinkles round his mouth very clearly revealed something unexpectedly coarse and unpleasant. |
| — И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, — сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза. | “And why are children born to such men as you? If you were not a father there would be nothing I could reproach you with,” said Anna Pavlovna, looking up pensively. |
| — Je suis votre верный раб, et à vous seule je puis l’avouer. Мои дети — ce sont les entraves de mon existence 19. Это мой крест. Я так себе объясняю. Que voulez-vous?.. 20 — Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе. | “I am your faithful slave and to you alone I can confess that my children are the bane of my life. It is the cross I have to bear. That is how I explain it to myself. It can’t be helped!” He said no more, but expressed his resignation to cruel fate by a gesture. |
| Анна Павловна задумалась. | Anna Pavlovna meditated. |
| — Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына Анатоля. Говорят, — сказала она, — что старые девицы ont la manie des mariages 21. Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у меня есть одна petite personne, которая очень несчастлива с отцом, une parente à nous, une princesse 22 Болконская. | “Have youe never thought of marrying your prodigal son Anatole?” she asked. “They say old maids have a mania for matchmaking, and though I don’t feel that weakness in myself as yet,I know a little person who is very unhappy with her father. She is a relation of yours, Princess Mary Bolkonskaya.” |
| — Князь Василий не отвечал, хотя с свойственной светским людям быстротой соображения и памятью движением головы показал, что он принял к соображению это сведенье. | Prince Vasili did not reply, though, with the quickness of memory and perception befitting a man of the world, he indicated by a movement of the head that he was considering this information. |
| — Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит сорок тысяч в год, — сказал он, видимо не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он помолчал. | “Do you know,” he said at last, evidently unable to check the sad current of his thoughts, “that Anatole is costing me forty thousand rubles a year? And,” he went on after a pause, |
| — Что будет через пять лет, ежели это пойдет так? Voilà l’avantage d’être père 23. Она богата, ваша княжна? | “what will it be in five years, if he goes on like this?” Presently he added: “That’s what we fathers have to put up with…. Is this princess of yours rich?” |
| — Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La pauvre petite est malheureuse comme les pierres 24. У нее брат, вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у меня. | “Her father is very rich and stingy. He lives in the country. He is the well-known Prince Bolkonski who had to retire from the army under the late Emperor, and was nicknamed ‘the King of Prussia.’ He is very clever but eccentric, and a bore. The poor girl is very unhappy. She has a brother; I think you know him, he married Lise Meinen lately. He is an aide-de-camp of Kutuzov’s and will be here tonight.” |
| — Ecoutez, chère Annette 25, — сказал князь, взяв вдруг свою собеседницу за руку и пригибая ее почему-то книзу. — Arrangez-moi cette affaire et je suis votre вернейший раб à tout jamais (рап — comme mon староста m’écrit des 26 донесенья: покой-ер-п). Она хорошей фамилии и богата. Все, что мне нужно. | “Listen, dear Annette,” said the prince, suddenly taking Anna Pavlovna’s hand and for some reason drawing it downwards. “Arrange that affair for me and I shall always be your most devoted slave – slafe wigh an f, as a village elder of mine writes in his reports. She is rich and of good family and that’s all I want.” |
| И он с теми свободными и фамильярными грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону. | And with the familiarity and easy grace peculiar to him, he raised the maid of honor’s hand to his lips, kissed it, and swung it to and fro as he lay back in his armchair, looking in another direction. |
| — Attendez 27, — сказала Анна Павловна, соображая. — Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский) 28. И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille que je ferai mon apprentissage de vieille fille 29. | “Attendez,” said Anna Pavlovna, reflecting, “I’ll speak to Lise, young Bolkonski’s wife, this very evening, and perhaps the thing can be arranged. It shall be on your family’s behalf that I’ll start my apprenticeship as old maid.” |
| II | |
| Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобыe с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus séduisante de Pétersbourg 1, молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие. | Anna Pavlovna’s drawing room was gradually filling. The highest Petersburg society was assembled there: people differing widely in age and character but alike in the social circle to which they belonged. Prince Vasili’s daughter, the beautiful Helene, came to take her father to the ambassador’s entertainment; she wore a ball dress and her badge as maid of honor. The youthful little Princess Bolkonskaya, known as la femme la plus seduisante de Petersbourg,* was also there. She had been married during the previous winter, and being pregnant did not go to any large gatherings, but only to small receptions. Prince Vasili’s son, Hippolyte, had come with Mortemart, whom he introduced. The Abbe Morio and many others had also come. |
| *The most fascinating woman in Petersburg. | |
| — Вы не видали еще, — или: — вы не знакомы с ma tante? 2 — говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante, и потом отходила. | To each new arrival Anna Pavlovna said, “You have not yet seen my aunt,” or “You do not know my aunt?” and very gravely conducted him or her to a little old lady, wearing large bows of ribbon in her cap, who had come sailing in from another room as soon as the guests began to arrive; and slowly turning her eyes from the visitor to her aunt, Anna Pavlovna mentioned each one’s name and then left them. |
| Все гости совершали обряд приветствования никому не известной, никому не интересной и не нужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтоб уж весь вечер ни разу не подойти к ней. | Each visitor performed the ceremony of greeting this old aunt whom not one of them knew, not one of them wanted to know, and not one of them cared about; Anna Pavlovna observed these greetings with mournful and solemn interest and silent approval. The aunt spoke to each of them in the same words, about their health and her own, and the health of Her Majesty, “who, thank God, was better today.” And each visitor, though politeness prevented his showing impatience, left the old woman with a sense of relief at having performed a vexatious duty and did not return to her the whole evening. |
| Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее — короткость губы и полуоткрытый рот — казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту полную здоровья и живости хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый. | The young Princess Bolkonskaya had brought some work in a gold-embroidered velvet bag. Her pretty little upper lip, on which a delicate dark down was just perceptible, was too short for her teeth, but it lifted all the more sweetly, and was especially charming when she occasionally drew it down to meet the lower lip. As is always the case with a thoroughly attractive woman, her defect – the shortness of her upper lip and her half-open mouth – seemed to be her own special and peculiar form of beauty. Everyone brightened at the sight of this pretty young woman, so soon to become a mother, so full of life and health, and carrying her burden so lightly. Old men and dull dispirited young ones who looked at her, after being in her company and talking to her a little while, felt as if they too were becoming, like her, full of life and health. All who talked to her, and at each word saw her bright smile and the constant gleam of her white teeth, thought that they were in a specially amiable mood that day. |
| Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкой на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто все, что она ни делала, было partie de plaisir 3 для нее и для всех ее окружавших. | The little princess went round the table with quick, short, swaying steps, her workbag on her arm, and gaily spreading out her dress sat down on a sofa near the silver samovar, as if all she was doing was a pleasure to herselfe and to all around her. |
| — J’ai apporté mon ouvrage 4, — сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе. | “I have brought my work,” said she in French, displaying her bag and addressing all present. |
| — Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, — обратилась она к хозяйке. — Vous m’avez écrit que c’était une toute petite soirée; voyez comme je suis attifée 5. | “Mind, Annette, I hope you have not played a wicked trick on me,” she added, turning to her hostess. “You wrote that it was to be quite a small reception, and just see how badly I am dressed.” |
| И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой. | And she spread out her arms to show her short-waisted, lace-trimmed, dainty gray dress, girdled with a broad ribbon just below the breast. |
| — Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie 6, — отвечала Анна Павловна. | “Soyez tranquille, Lise, you will always be prettier than anyone else,” replied Anna Pavlovna. |
| — Vous savez, mon mari m’abandonne, — продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, — il va se faire tuer. Dites-moi, pourquoi cette vilaine guerre 7, — сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен. | “You know,” said the princess in the same tone of voice and still in French, turning to a general, “my husband is deserting me? He is going to get himself killed. Tell me what this wretched war is for?” she added, addressing Prince Vasili, and without waiting for an answer she turned to speak to his daughter, the beautiful Helene. |
| — Quelle délicieuse personne, que cette petite princesse! 8 — сказал князь Василий тихо Анне Павловне. | “What a delightful woman this little princess is!” said Prince Vasili to Anna Pavlovna. |
| Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого екатерининского вельможи, графа Безухова, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из-за границы, где он воспитывался, и был первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя действительно Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной. | One of the next arrivals was a stout, heavily built young man with close-cropped hair, spectacles, the light-colored breeches fashionable at that time, a very high ruffle, and a brown dress coat. This stout young man was an illegitimate son of Count Bezukhov, a well-known grandee of Catherine’s time who now lay dying in Moscow. The young man had not yet entered either the military or civil service, as he had only just returned from abroad where he had been educated, and this was his first appearance in society. Anna Pavlovna greeted him with the nod she accorded to the lowest hierarchy in her drawing room. But in spite of this lowest-grade greeting, a look of anxiety and fear, as at the sight of something too large and unsuited to the place, came over her face when she saw Pierre enter. Though he was certainly rather bigger than the other men in the room, her anxiety could only have reference to the clever though shy, but observant and natural, expression which distinguished him from everyone else ine that drawing room. |
| — C’est bien aimable à vous, monsieur Pierre, d’être venu voir une pauvre malade 9, — сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. | “It is very good of you, Monsieur Pierre, to come and visit a poor invalid,” said Anna Pavlovna, exchanging an alarmed glance with her aunt as she conducted him to her. |
| Пьер пробурлил что-то непонятное и продолжал отыскивать что-то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленький княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. | Pierre murmured something unintelligible, and continued to look round as if in search of something. On his way to the aunt he bowed to the little princess with a pleased smile, as to an intimate acquaintance. |
| Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна испуганно остановила его словами: | Anna Pavlovna’s alarm was justified, for Pierre turned away from the aunt without waiting to hear her speech about Her Majesty’s health. Anna Pavlovna in dismay detained him with the words: |
| — Вы не знаете аббата Морио? Он очень интересный человек… — сказала она. | “Do you know the Abbe Morio? He is a most interesting man.” |
| — Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно… | “Yes, I have heard of his scheme for perpetual peace, and it is very interesting but hardly feasible.” |
| — Вы думаете?.. — сказала Анна Павловна, чтобы сказать что-нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера. | “You think so?” rejoined Anna Pavlovna in order to say something and get away to attend to her duties as hostess. But Pierre now committed a reverse act of impoliteness. First he had left a lady before she had finished speaking to him, and now he continued to speak to another who wished to get away. With his head bent, and his big feet spread apart, he began explaining his reasons for thinking the abbe’s plan chimerical. |
| — Мы после поговорим, — сказала Анна Павловна, улыбаясь. | “We will talk of it later,” said Anna Pavlovna with a smile. |
| И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, — так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот все виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. | And having got rid of this young man who did not know how to behave, she resumed her duties as hostess and continued to listen and watch, ready to help at any point where the conversation might happen to flag. As the foreman of a spinning mill, when he has set the hands to work, goes round and notices here a spindle that has stopped or there one that creaks or makes more noise than it should, and hastens to check the machine or set it in proper motion, so Anna Pavlovna moved about her drawing room, approaching now a silent, now a too-noisy group, and by a word or slight rearrangement kept the conversational machine in steady, proper, and regular motion. But amid these cares her anxiety about Pierre was evident. She kept an anxious watch on him when he approached the group round Mortemart to listen to what was being said there, and again when he passed to another group whose center was the abbe. |
| Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он все боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он все ждал чего-нибудь особенно умного. Наконец он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди. | Pierre had been educated abroad, and this reception at Anna Pavlovna’s was the first he had attended in Russia. He knew that all the intellectual lights of Petersburg were gathered there and, like a child in a toyshop, did not know which way to look, afraid of missing any clever conversation that was to be heard. Seeing the self-confident and refined expression on the faces of those present he was always expecting to hear something very profound. At last he came up to Morio. Here the conversation seemed interesting and he stood waiting for an opportunity to express his own views, as young people are fond of doing. |
| III | CHAPTER III |
| Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, — красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем — Мортемар и Анна Павловна. | Anna Pavlovna’s reception was in full swing. The spindles hummed steadily and ceaselessly on all sides. With the exception of the aunt, beside whom sat only one elderly lady, who with her thin careworn face was rather out of place in this brilliant society, the whole company had settled into three groups. One, chiefly masculine, had formed round the abbe. Another, of young people, was grouped round the beautiful Princess Helene, Prince Vasili’s daughter, and the little Princess Bolkonskaya, very pretty and rosy, though rather too plump for her age. The third group was gathered round Mortemart and Anna Pavlovna. |
| Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно, считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрдотель подает как нечто сверхъестественно-прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что-то сверхъестественно-утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия и что были особенные причины озлобления Бонапарта. | The vicomte was a nice-looking young man with soft features and polished manners, who evidently considered himself a celebrity but out of politeness modestly placed himself at the disposal of the circle in which he found himself. Anna Pavlovna was obviously serving him up as a treat to her guests. As a clever maitre d’hotel serves up as a specially choice delicacy a piece of meat that no one who had seen it in the kitchen would have cared to eat, so Anna Pavlovna served up to her guests, first the vicomte and then the abbe, as peculiarly choice morsels. The group about Mortemart immediately began discussing the murder of the Duc d’Enghien. The vicomte said that the Duc d’Enghien had perished by his own magnanimity, and that there were particular reasons for Buonaparte’s hatred of him. |
| — Ah! voyons. Contez-nous cela, vicomte, — сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем-то à la Louis XV отзывалась эта фраза, — contez-nous cela, vicomte | “Ah, yes! Do tell us all about it, Vicomte,” said Anna Pavlovna, with a pleasant feeling that there was something a la Louis XV in the sound of that sentence: “Contez nous cela, Vicomte.” |
| Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ. | The vicomte bowed and smiled courteously in token of his willingness to comply. Anna Pavlovna arranged a group round him, inviting everyone to listen to his tale. |
| — Le vicomte a été personnellement connu dee monseigneur , — шепнула Анна Павловна одному. — Le vicomte est un parfait conteur , — проговорила она другому. — Comme on voit l’homme de la bonne compagnie , — сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью. | “The vicomte knew the duc personally,” whispered Anna Pavlovna to of the guests. “The vicomte is a wonderful raconteur,” said she to another. “How evidently he belongs to the best society,” said she to a third; and the vicomte was served up to the company in the choicest and most advantageous style, like a well-garnished joint of roast beef on a hot dish. |
| Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся. | The vicomte wished to begin his story and gave a subtle smile. |
| — Переходите сюда, chère Hélène , — сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка. | “Come over here, Helene, dear,” said Anna Pavlovna to the beautiful young princess who was sitting some way off, the center of another group. |
| Княжна Элен улыбалась; она поднялась с той же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющом и мохом, и блестя белизной плеч, глянцем волос и бриллиантов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. | The princess smiled. She rose with the same unchanging smile with which she had first entered the room – the smile of a perfectly beautiful woman. With a slight rustle of her white dress trimmed with moss and ivy, with a gleam of white shoulders, glossy hair, and sparkling diamonds, she passed between the men who made way for her, not looking at any of them but smiling on all, as if graciously allowing each the privilege of admiring her beautiful figure and shapely shoulders, back, and bosom – which in the fashion of those days were very much exposed – and she seemed to bring the glamour of a ballroom with her as she moved toward Anna Pavlovna. Helene was so lovely that not only did she not show any trace of coquetry, but on the contrary she even appeared shy of her unquestionable and all too victorious beauty. She seemed to wish, but to be unable, to diminish its effect. |
| — Quelle belle personne! — говорил каждый, кто ее видел. Как будто пораженный чем-то необычайным, виконт пожал плечами и опустил глаза в то время, как она усаживалась пред ним и освещала и его все тою же неизменною улыбкой. | “How lovely!” said everyone who saw her; and the vicomte lifted his shoulders and dropped his eyes as if startled by something extraordinary when she took her seat opposite and beamed upon him also with her unchanging smile. |
| — Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire , — сказал он, наклоняя с улыбкой голову. | “Madame, I doubt my ability before such an audience,” said he, smilingly inclining his head. |
| Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что-либо сказать. Она, улыбаясь, ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, легко лежавшую на столе, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла бриллиантовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. | The princess rested her bare round arm on a little table and considered a reply unnecessary. She smilingly waited. All the time the story was being told she sat upright, glancing now at her beautiful round arm, altered in shape by its pressure on the table, now at her still more beautiful bosom, on which she readjusted a diamond necklace. From time to time she smoothed the folds of her dress, and whenever the story produced an effect she glanced at Anna Pavlovna, at once adopted just the expression she saw on the maid of honor’s face, and again relapsed into her radiant smile. |
| Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола. | The little princess had also left the tea table and followed Helene. |
| — Attendez-moi, je vais prendre mon ouvrage, — проговорила она. — Voyons, à quoi pensez-vous? — обратилась она к князю Ипполиту. — Apportez-moi mon ridicule | “Wait a moment, I’ll get my work…. Now then, what are you thinking of?” she went on, turning to Prince Hippolyte. “Fetch me my workbag.” |
| Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась. | There was a general movement as the princess, smiling and talking merrily to everyone at once, sat down and gaily arranged herself in her seat. |
| — Теперь мне хорошо, — приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу. | “Now I am all right,” she said, and asking the vicomte to begin, she took up her work. |
| Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее. | Prince Hippolyte, having brought the workbag, joined the circle and moving a chair close to hers seated himself beside her. |
| Le charmant Hippolyte 9 поражал своим необыкновенным сходством с сестрою-красавицею и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостной, самодовольной, молодой, неизменной улыбкой и необычайной, античной красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брезгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот — все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение. | Le charmant Hippolyte was surprising by his extraordinary resemblance to his beautiful sister, but yet more by the fact that in spite of this resemblance he was exceedingly ugly. His features were like his sister’s, but while in her case everything was lit up by a joyous, self-satisfied, youthful, and constant smile of animation, and by the wonderful classic beauty of her figure, his face on the contrary was dulled by imbecility and a constant expression of sullen self-confidence, while his body was thin and weak. His eyes, nose, and mouth all seemed puckered into a vacant, wearied grimace, and his arms and legs always fell into unnatural positions. |
| — Ce n’est pas une histoire de revenants? 10 — сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить. | “It’s not going to be a ghost story?” said he, sitting down beside the princess and hastily adjusting his lorgnette, as if without this instrument he could not begin to speak. |
| — Mais non, mon cher 11, — пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик. | “Why no, my dear fellow,” said the astonished narrator, shrugging his shoulders. |
| — C’est que je déteste les histoires de revenants 12, — сказал князь Ипполит таким тоном, что видно было, — он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили. | “Because I hate ghost stories,” said Prince Hippolyte in a tone which showed that he only understood the meaning of his words after he had uttered them. |
| Из-за самоуверенности, с которою он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темно-зеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayée 13, как он сам говорил, в чулках и башмаках. | He spoke with such self-confidence that his hearers could not be sure whether what he said was very witty or very stupid. He was dressed in a dark-green dress coat, knee breeches of the color of cuisse de nymphe effrayee, as he called it, shoes, and silk stockings. |
| Vicomte рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m-lle George 14 и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которою герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это-то великодушие и отмстил смертью герцогу. | The vicomte told his tale very neatly. It was an anecdote, then current, to the effect that the Duc d’Enghien had gone secretly to Paris to visit Mademoiselle George; that at her house he came upon Bonaparte, who also enjoyed the famous actress’ favors, and that in his presence Napoleon happened to fall into one of the fainting fits to which he was subject, and was thus at the duc’s mercy. The latter spared him, and this magnanimity Bonaparte subsequently repaid by death. |
| Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, былиe в волнении. | The story was very pretty and interesting, especially at the point where the rivals suddenly recognized one another; and the ladies looked agitated. |
| — Charmant 15, — сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню. | “Charming!” said Anna Pavlovna with an inquiring glance at the little princess. |
| — Charmant, — прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу. | “Charming!” whispered the little princess, sticking the needle into her work as if to testify that the interest and fascination of the story prevented her from going on with it. |
| Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что-то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии и аббат, видимо, заинтересованный простодушной горячностью молодою человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это-то не понравилось Анне Павловне. | The vicomte appreciated this silent praise and smiling gratefully prepared to continue, but just then Anna Pavlovna, who had kept a watchful eye on the young man who so alarmed her, noticed that he was talking too loudly and vehemently with the abbe, so she hurried to the rescue. Pierre had managed to start a conversation with the abbe about the balance of power, and the latter, evidently interested by the young man’s simple-minded eagerness, was explaining his pet theory. Both were talking and listening too eagerly and too naturally, which was why Anna Pavlovna disapproved. |
| — Средство — европейское равновесие и droit des gens 16, — говорил аббат. — Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, — и оно спасет мир! | “The means are… the balance of power in Europe and the rights of the people,” the abbe was saying. “It is only necessary for one powerful nation like Russia – barbaric as she is said to be – to place herself disinterestedly at the head of an alliance having for its object the maintenance of the balance of power of Europe, and it would save the world!” |
| — Как же вы найдете такое равновесие? — начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно-сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами. | “But how are you to get that balance?” Pierre was beginning. At that moment Anna Pavlovna came up and, looking severely at Pierre, asked the Italian how he stood Russian climate. The Italian’s face instantly changed and assumed an offensively affected, sugary expression, evidently habitual to him when conversing with women. |
| — Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, — сказал он. | “I am so enchanted by the brilliancy of the wit and culture of the society, more especially of the feminine society, in which I have had the honor of being received, that I have not yet had time to think of the climate,” said he. |
| Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку. | Not letting the abbe and Pierre escape, Anna Pavlovna, the more conveniently to keep them under observation, brought them into the larger circle. |
| CHAPTER IV | |
| В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Все в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел все общество. | Just them another visitor entered the drawing room: Prince Andrew Bolkonski, the little princess’ husband. He was a very handsome young man, of medium height, with firm, clearcut features. Everything about him, from his weary, bored expression to his quiet, measured step, offered a most striking contrast to his quiet, little wife. It was evident that he not only knew everyone in the drawing room, but had found them to be so tiresome that it wearied him to look at or listen to them. And among all these faces that he found so tedious, none seemed to bore him so much as that of his pretty wife. He turned away from her with a grimace that distorted his handsome face, kissed Anna Pavlovna’s hand, and screwing up his eyes scanned the whole company.
Akirill.com |
| — Vous vous enrôlez pour la guerre, mon prince? 17 — сказала Анна Павловна. | “You are off to the war, Prince?” said Anna Pavlovna. |
| — Le général Koutouzoff, — сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff, как француз, — a bien voulu de moi pour aide-de-camp… 18 | “General Kutuzov,” said Bolkonski, speaking French and stressing the last syllable of the general’s name like a Frenchman, “has been pleased to take me as an aide-de-camp….” |
| — Et Lise, votre femme? 19 | “And Lise, your wife?” |
| — Она поедет в деревню. | “She will go to the country.” |
| — Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены? | “Are you not ashamed to deprive us of your charming wife?” |
| — André, — сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась и к посторонним, — какую историю нам рассказал виконт о m-lle Жорж и Бонапарте! | “Andre,” said his wife, addressing her husband in the same coquettish manner in which she spoke to other men, “the vicomte has been telling us such a tale about Mademoiselle George and Buonaparte!” |
| Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, сморщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно-доброй и приятной улыбкой. | Prince Andrew screwed up his eyes and turned away. Pierre, who from the moment Prince Andrew entered the room had watched him with glad, affectionate eyes, now came up and took his arm. Before he looked round Prince Andrew frowned again, expressing his annoyance with whoever was touching his arm, but when he saw Pierre’s beaming face he gave him an unexpectedly kind and pleasant smile. |
| — Вот как!.. И ты в большом свете! — сказал он Пьеру. | “There now!… So you, too, are in the great world?” said he to Pierre. |
| — Я знал, что вы будете, — отвечал Пьер. — Я приеду к вам ужинать, — прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. — Можно? | “I knew you would be here,” replied Pierre. “I will come to supper with you. May I?” he added in a low voice so as not to disturb the vicomte who was continuing his story. |
| — Нет, нельзя, — сказал князь Андрей, смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать. Он что-то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и мужчины встали, чтобы дать им дорогу. | “No, impossible!” said Prince Andrew, laughing and pressing Pierre’s hand to show that there was no need to ask the question. He wished to say something more, but at that moment Prince Vasili and his daughter got up to go and the two young men rose to let them pass. |
| — Вы меня извините, мой милый виконт, — сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтобы он не вставал. — Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, — сказал он Анне Павловне. | “You must excuse me, dear Vicomte,” said Prince Vasili to the Frenchman, holding him down by the sleeve in a friendly way to prevent his rising. “This unfortunate fete at the ambassador’s deprives me of a pleasure, and obliges me to interrupt you. I am very sorry to leave your enchanting party,” said he, turning to Anna Pavlovna. |
| Дочь его, княжна Элен, слегка придержав складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо его. | His daughter, Princess Helene, passed between the chairs, lightly holding up the folds of her dress, and the smile shone still more radiantly on her beautiful face. Pierre gazed at her with rapturous, almost frightened, eyes as she passed him. |
| — Очень хороша, — сказал князь Андрей. | “Very lovely,” said Prince Andrew. |
| — Очень, — сказал Пьер. | “Very,” said Pierre. |
| Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне. | In passing Prince Vasili seized Pierre’s hand and said to Anna Pavlovna: |
| — Образуйте мне этого медведя, — сказал он. — Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин. | “Educate this bear for me! He has been staying with me a whole month and this is the first time I have seen him in society. Nothing is so necessary for a young man as the society of clever women.” |
| IV | |
| Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх. | Anna Pavlovna smiled and promised to take Pierre in hand. She knew his father to be a connection of Prince Vasili’s. The elderly lady who had been sitting with the old aunt rose hurriedly and overtook Prince Vasili in the anteroom. All the affectation of interest she had assumed had left her kindly and tearworn face and it now expressed only anxiety and fear. |
| — Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? — сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о). — Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику? | “How about my son Boris, Prince?” said she, hurrying after him into the anteroom. “I can’t remain any longer in Petersburg. Tell me what news I may take back to my poor boy.” |
| Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтобы он не ушел, взяла его за руку. | Although Prince Vasili listened reluctantly and not very politely to the elderly lady, even betraying some impatience, she gave him an ingratiating and appealing smile, and took his hand that he might not go away. |
| — Что вам сто́ит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, — просила она. | “What would it cost you to say a word to the Emperor, and then he would be transferred to the Guards at once?” said she. |
| — Поверьте, что я сделаю все, что могу, княгиня, — отвечал князь Василий, — но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее. | “Believe me, Princess, I am ready to do all I can,” answered Prince Vasili, “but it is difficult for me to ask the Emperor. I should advise you to appeal to Rumyantsev through Prince Golitsyn. That would be the best way.” |
| Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтобы увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда-то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватилась за руку князя Василия. | The elderly lady was a Princess Drubetskaya, belonging to one of the best families in Russia, but she was poor, and having long been out of society had lost her former influential connections. She had now come to Petersburg to procure an appointment in the Guards for her only son. It was, in fact, solely to meet Prince Vasili that she had obtained an invitation to Anna Pavlovna’s reception and had sat listening to the vicomte’s story. Prince Vasili’s words frightened her, an embittered look clouded her once handsome face, but only for a moment; then she smiled again and dutched Prince Vasili’s arm more tightly. |
| — Послушайте, князь, — сказала она, — я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, — торопливо прибавила она. — Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous avez été 1, — говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы. | “Listen to me, Prince,” said she. “I have never yet asked you for anything and I never will again, nor have I ever reminded you of my father’s friendship for you; but now I entreat you for God’s sake to do this for my son – and I shall always regard you as a benefactor,” she added hurriedly. “No, don’t be angry, but promise! I have asked Golitsyn and he has refused. Be the kindhearted man you always were,” she said, trying to smile though tears were in her eyes. |
| — Папа́, мы опоздаем, — сказала, поворачивая свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери. | “Papa, we shall be late,” said Princess Helene, turning her beautiful head and looking over her classically molded shoulder as she stood waiting by the door. |
| Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что-то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что-нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его. | Influence in society, however, is a capital which has to be economized if it is to last. Prince Vasili knew this, and having once realized that if he asked on behalf of all who begged of him, he would soon be unable to ask for himself, he became chary of using his influence. But in Princess Drubetskaya’s case he felt, after her second appeal, something like qualms of conscience. She had reminded him of what was quite true; he had been indebted to her father for the first steps in his career. Moreover, he could see by her manners that she was one of those women – mostly mothers – who, having once made up their minds, will not rest until they have gained their end, and are prepared if necessary to go on insisting day after day and hour after hour, and even to make scenes. This last consideration moved him. |
| — Chère Анна Михайловна, — сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе. — Для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы? | “My dear Anna Mikhaylovna,” said he with his usual familiarity and weariness of tone, “it is almost impossible for me to do what you ask; but to prove my devotion to you and how I respect your father’s memory, I will do the impossible – your son shall be transferred to the Guards. Here is my hand on it. Are you satisfied?” |
| — Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры. | “My dear benefactor! This is what I expected from you – I knew your kindness!” |
| Он хотел уйти. | He turned to go. |
| — Постойте, два слова. Une fois passé aux gardes… 2 — Она замялась. — Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж… | “Wait – just a word! When he has been transferred to the Guards…” she faltered. “You are on good terms with Michael Ilarionovich Kutuzov… recommend Boris to him as adjutant! Then I shall be at rest, and then…” |
| Князь Василий улыбнулся. | Prince Vasili smiled. |
| — Этого не обещаю. Вы знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты. | “No, I won’t promise that. You don’t know how Kutuzov is pestered since his appointment as Commander in Chief. He told me himself that all the Moscow ladies have conspired to give him all their sons as adjutants.” |
| — Нет, обещайте, я не пущу вас, милый благодетель мой. | “No, but do promise! I won’t let you go! My dear benefactor…” |
| — Папа, — опять тем же тоном повторила красавица, — мы опоздаем. | “Papa,” said his beautiful daughter in the same tone as before, “we shall be late.” |
| — Ну, au revoir 3, прощайте, видите… | “Well, au revoir! Good-by! You hear her?” |
| — Так завтра вы доложите государю? | “Then tomorrow you will speak to the Emperor?” |
| — Непременно, а Кутузову не обещаю. | “Certainly; but about Kutuzov, I don’t promise.” |
| — Нет, обещайте, обещайте, Basile, — сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда-то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу. | “Do promise, do promise, Vasili!” cried Anna Mikhaylovna as he went, with the smile of a coquettish girl, which at one time probably came naturally to her, but was now very ill-suited to her careworn face. |
| Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано. | Apparently she had forgotten her age and by force of habit employed all the old feminine arts. But as soon as the prince had gone her face resumed its former cold, artificial expression. She returned to the group where the vicomte was still talking, and again pretended to listen, while waiting till it would be time to leave. Her task was accomplished. |
| CHAPTER V | |
| — Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? 4 — сказала Анна Павловна. — Et la nouvelle comédie des peuples de Gênes et de Lucques qui viennent présenter leurs voeux à M. Buonaparte. M. Buonaparte assis sur un trône, et exauçant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c’est a en devenir folle! On dirait que le monde entier a perdu la tête 5. | “And what do you think of this latest comedy, the coronation at Milan?” asked Anna Pavlovna, “and of the comedy of the people of Genoa and Lucca laying their petitions before Monsieur Buonaparte, and Monsieur Buonaparte sitting on a throne and granting the petitions of the nations? Adorable! It is enough to make one’s head whirl! It is as if the whole world had gone crazy.” |
| Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны. | Prince Andrew looked Anna Pavlovna straight in the face with a sarcastic smile. |
| — «Dieu me la donne, gare à qui la touche», — сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). — On dit qu’il a été très beau en prononçant ces paroles 6, — прибавил он и еще раз повторил эти слова по-итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca». | “‘Dieu me la donne, gare a qui la touche!’* They say he was very fine when he said that,” he remarked, repeating the words in Italian: “‘Dio mi l’ha dato. Guai a chi la tocchi!’” *God has given it to me, let him who touches it beware! |
| — J’espère enfin, — продолжала Анна Павловна, — que ça a été la goutte d’eau qui fera déborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme qui menace tout 7. | “I hope this will prove the last drop that will make the glass run over,” Anna Pavlovna continued. “The sovereigns will not be able to endure this man who is a menace to everything.” |
| — Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, — сказал виконт учтиво и безнадежно. — Les souverains, madame? Qu’ont ils fait pour Louis XVI, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, — продолжал он, одушевляясь. — Et croyez-moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l’usurpateur 8. | “The sovereigns? I do not speak of Russia,” said the vicomte, polite but hopeless: “The sovereigns, madame… What have they done for Louis XVII, for the Queen, or for Madame Elizabeth? Nothing!” and he became more animated. “And believe me, they are reaping the reward of their betrayal of the Bourbon cause. The sovereigns! Why, they are sending ambassadors to compliment the usurper.” |
| И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом. | And sighing disdainfully, he again changed his position. Prince Hippolyte, who had been gazing at the vicomte for some time through his lorgnette, suddenly turned completely round toward the little princess, and having asked for a needle began tracing the Conde coat of arms on the table. He explained this to her with as much gravity as if she had asked him to do it. |
| — Bâton de gueules, engrêlé de gueules d’azur — maison Condé 9, — говорил он. | “Baton de gueules, engrele de gueules d’ azur – maison Conde,” said he. |
| Княгиня, улыбаясь, слушала. | The princess listened, smiling. |
| — Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, — продолжал виконт начатый разговор, с видом человека, не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, — то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда… | “If Buonaparte remains on the throne of France a year longer,” the vicomte continued, with the air of a man who, in a matter with which he is better acquainted than anyone else, does not listen to others but follows the current of his own thoughts, “things will have gone too far. By intrigues, violence, exile, and executions, French society – I mean good French society – will have been forever destroyed, and then…” |
| Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что-то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила. | He shrugged his shoulders and spread out his hands. Pierre wished to make a remark, for the conversation interested him, but Anna Pavlovna, who had him under observation, interrupted: |
| — Император Александр, — сказала она с грустью, сопутствующей всегда ее речам об императорской фамилии, — объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, — сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом. | “The Emperor Alexander,” said she, with the melancholy which always accompanied any reference of hers to the Imperial family, “has declared that he will leave it to the French people themselves to choose their own form of government; and I believe that once free from the usurper, the whole nation will certainly throw itself into the arms of its rightful king,” she concluded, trying to be amiable to the royalist emigrant. |
| — Это сомнительно, — сказал князь Андрей. — Monsieur le vicomte 10 совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому. | “That is doubtful,” said Prince Andrew. “Monsieur le Vicomte quite rightly supposes that matters have already gone too far. I think it will be difficult to return to the old regime.” |
| — Сколько я слышал, — краснея, опять вмешался в разговор Пьер, — почти все дворянство перешло уже на сторону Бонапарта. | “From what I have heard,” said Pierre, blushing and breaking into the conversation, “almost all the aristocracy has already gone over to Bonaparte’s side.” |
| — Это говорят бонапартисты, — сказал виконт, не глядя на Пьера. — Теперь трудно узнать общественное мнение Франции. | “It is the Buonapartists who say that,” replied the vicomte without looking at Pierre. “At the present time it is difficult to know the real state of French public opinion. |
| — Bonaparte la dit 11, — сказал князь Андрей с усмешкой. (Видно было, что виконт ему не нравился и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.) | “Bonaparte has said so,” remarked Prince Andrew with a sarcastic smile. It was evident that he did not like the vicomte and was aiming his remarks at him, though without looking at him. |
| — «Je leur ai montré le chemin de la gloire, — сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона, — ils n’en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont précipités en foule…» Je ne sais pas à quel point il a eu le droit de le dire 12. | “‘I showed them the path to glory, but they did not follow it,’” Prince Andrew continued after a short silence, again quoting Napoleon’s words. “‘I opened my antechambers and they crowded in.’ I do not know how far he was justified in saying so.” |
| — Aucun 13, — возразил виконт. — После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si même ça a été un héros pour certaines gens, — сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, — depuis l’assassinat du duc il y a un martyr de plus dans le ciel, un héros de moins sur la terre 14. | “Not in the least,” replied the vicomte. “After the murder of the duc even the most partial ceased to regard him as a hero. If to some people,” he went on, turning to Anna Pavlovna, “he ever was a hero, after the murder of the duc there was one martyr more in heaven and one hero less on earth.” |
| Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что-нибудь неприличное, уже не могла остановить его. | Before Anna Pavlovna and the others had time to smile their appreciation of the vicomte’s epigram, Pierre again broke into the conversation, and though Anna Pavlovna felt sure he would say something inappropriate, she was unable to stop him. |
| < < < | > > > |
| Двуязычный текст, подготовленный Akirill.com , размещенные на сайте Akirill.com 26 июня 2022 года. 2022 года. Каждую из книг (на английском или русском языках) можно забрать отдельно и повторно использовать в личных и некоммерческих целях. Они свободны от авторского права. При любом совместном использовании двух книг должно быть указано их происхождение https://www.Akirill.com | Bilingual text prepared by Akirill.com , deposited on the site Akirill.com on June 26, 2022. Each of the books (English or Russian) can be taken back separately and reused for personal and non-commercial purposes. They are free of copyright. Any use of the two books side by side must mention their origin https://www.Akirill.com |
War and Peace, by Leo Tolstoy
| If you liked this page, don’t forget to like and share. Si vous avez aimé cette page, n’oublier pas d’aimer et de partager. |
| Subscribe to not miss anything Abonnez-vous pour ne rien manquer |
| Check out our latest posts |
| Découvrez nos derniers articles |
AKirill, Learn, apprenez, translation, traduction, livres bilingues, bilingual books 